Художественно-публицистическое повествование "Дед" посвящено выдающемуся хозяйственному руководителю, директору рисосовхоза "Красноармейский" (ныне РГПЗ "Красноармейский" им. А. И. Майстренко) Герою Социалистического Труда, Лауреату Государственной премии СССР Алексею Исаевичу Майстренко.

В книге приводятся воспоминания близких директора крупнейшего в России совхоза, его размышления и размышления о нем, талантливом руководителе, душевном человеке. Книга издается к столетию А. И. Майстренко. Но повествование выходит за рамки обычных, "юбилейных" изданий, в ней показана широта народной натуры могучего человека.

Юмор, розыгрыш, шутка - все это было в характере "Деда Майстренко", всё это, как солью, пересыпало энергичный характер неутомимого труженика.

Николай Ивеншев

ДЕД

(художественно-публицистическое повествование)

Оглавление:

1. "О!"

2. "Миллионер"

3. Перепелки для Кулика

4. Вопреки

5. "Проскакал на розовом коне"

6. Рисовый риск

7. Сказки Красного леса

8. Уроки человечности

9. Мраморные ступеньки

10. Земляки.

11. "Сибирячка"

12. "По дону гуляет..."

13. Орел степной, казак лихой"

14. Ход конём

15. Калиновские

16. Душа - Дуся

17. Алексей Теплый

18. Налить за Воротникова!

19. На войну Суслов не пустил

20. Лозина в аптечной упаковке

21. Русский негр

22. Овен

23. Киев с детективным уклоном

24. Артем

25. Не Обломовка

26. "По волнам памяти"

ГЛАВА 9. МРАМОРНЫЕ СТУПЕНИ

На этих мраморных ступеньках можно разместить весь поселок Октябрьский. Здесь и сводный хор выступал. Его песни были слышны в городе Славянске-на-Кубани, через Протоку, сквозь автомобильный гул.

А зайдешь в фойе, дух замирает - высоко, просторно... Современный дворец!

Для меня этот Дом никогда не был холодным. Сюда мы приезжали с поэтическим спектаклем "Доброе имя" о казачьем полковнике Льве Лукиче Тиховском. Могила доблестных казаков, погибших от сабель горцев, но защитивших свой Ольгинский кордон недалеко.

И я помню милых работниц, суетящихся, переживающих - Юлю Егорову, Валю Гусеву, Валю Казакову, Сашу Слюсаря. Они все - подлинные артисты и педагоги, драгоценные камни в мраморе Дома.

Еще я помню гостей белорусов со своим песенным ансамблем "Свята". Ох, прогремели! Мой сын Денис отсюда написал свою первую журналистскую рецензию "Свята" - место пустого не бывает". Он был в восторге от концерта, от зрительного зала.

Дом не холодный, теплый. Для многих.

И история его многотрудна. Даже проект творили с потугами и оглядками. Все боялись: "А не отсекут ли руки!" Но был защитником Дед. Хотя уж очень на грандиозное замахнулся Майстренко! Вдруг и его веса не хватит. Что тогда? Все будет прахом, все полетит в тартарары.

Вот сын Деда Майстренко Алексей Алексеевич считает, что строительство Дома культуры на центральной усадьбе спасло то, что "папа на полном серьезе все доказывал в Москве:

- Вот у вас в столице, - обижался Майстренко, - у ваших детей всё есть, плавательные бассейны, с парашютом прыгаете, в балет ходите. А нам что же? Одну грязь предлагаете. Чем наши, станичные ребятишки хуже ваших столичных?

- Ничем! - отвечал какой-нибудь смущенный член цэка.

- Так заступитесь! Дом - во, как нужен! - Дед чиркал по горлу ладонью.

Но на том все дело и стопорилось. Правительственные и цекушные чиновники наловчились обещать.

Отцу в этом деле помог секретарь Президиума Верховного Совета Совета Георгадзе".

Сам Алексей Алексеевич отвозил документы на строительство в поселок Октябрьский. Точнее сказать, документы, разрешающие строительство.

А ведь машина уже была запущена. Были отвлечены деньги. И ДК тихонько строилось. Но коса нашла на камень. Дело о "преступном" строительстве "незаконного объекта" должно было слушаться в краевом комитете партии. Трепетало всё районное начальство, советовали Алексею Исаевичу смириться и как-нибудь потом...тихим образом.

У бывшей заведующей отделом кадров рисосовхоза "Красноармейский" своя версия. Впрочем, эти эпизоды взаимодополняют друг друга.

Её в Министерство строительства РСФСР послал А. И Майстренко срочно. Надо было достать мрамор на облицовку.

Мрамор! Неслыханная дерзость! Это могли тогда позволить только столичные Дворцы культуры, "одеть" себя в мрамор.

Валентина Александровна была "ученицей" Майстренко, и на вооружение взяла его доводы. По всякому - и доводами, и слезами -выпросила мрамор. Ночью ей в гостиницу звонит Дед: "Достала мрамор?". "Достала".- Вздохнула в трубку Бессмертная.

- Немедленно утром вылетай в Краснодар с документами".

Для Бессмертной не было лучшей похвалы, чем короткое слово "Молодец!"

Конечно, она прилетела утром. И отдала Алексею Исаевичу бумаги. Тот кивнул, был бледным.

А потом Майстренко понуро сидел перед секретарями партии, перед членами бюро. Всем показалось, что он готов на "отсечение головы". Но когда "клеймение" закончилось, Дед встал, развернул плечи, и достал из своего кожаного пиджака несколько листков:

"Вот, - сказал он почти равнодушно, - здесь есть всё. Эти документы, приглядитесь к печатям и подписям, из столицы нашей Родины Москвы. Тут есть даже бумага на мраморную плитку для Дома культуры"

Было что-то вроде "немой сцены" из гоголевской комедии "Ревизор". Молчали минут пять. Потом, да, да, вроде Медунов, улыбнулся. Он умел переходить с одного настроения в другое.

- Мы хотели тебе выговор влепить, а ты обскакал!

- Так я ведь кучером по молодости работал, - тихо ответил Майстренко, - замашки еще те остались!

Он радовался. Но по вискам его катились крупные бисеринки пота.

С этих пор Дом культуры быстро пошел в рост.

В этой почти детективной истории нельзя забывать и короткий рассказ Виктора Салошенко - посещение Дедом Майстренко Председателя Совета Министров А. Н. Косыгина.

Кто вбил последний колышек, поставил окончательную точку в столь хлопотном деле - загадка. Каждый рассказывает по - своему. И туманы каждый день всё гуще.

ГЛАВА 10. ЗЕМЛЯКИ

Музыкальная школа в поселке Октябрьском построена в форме баяна. И директор этой школы Николай Васильевич Сергиенко преподает баян, занимается ремонтом этого музыкального инструмента, сам мастерит пюпитры для нот и этюдники для художников.

Сын Н. В. Сергиенко - баянист и преподаватель.

Внук Н. В. Сергиенко - баянист.

В красном углу музыкальной школы прикрытый дорогой материей стоит красавец - рояль. Только во время торжественных случаев, как приз, как величайшая награда, рояль на время достаётся самому способному ученику, лауреату. Это - педагогика.

Рояль этот подарил Октябрьской музыкальной школе знаменитый композитор и педагог Дмитрий Кабалевский.

Для того, чтобы подарок пришел к сельским ребятишкам, понадобилось вмешательство Деда. И он самолично приехал, понаблюдал, как лакированная эта, громадная "игрушка" не поместилась в дверной проём, как его тянули на помочах в окно.

Сергиенко попал в поселок Октябрьский случайно. Вначале он работал в городе Славянске-на-Кубани, мыкался вместе с семьей по квартирам.

- А тут, - рассказывает Николай Васильевич, - приезжает солидный мужчина, директор рисохозяйства, протягивает крепкую ладонь, и самолично просит руководить строительством школы.

- Я ведь не прораб, не строитель, - отвечаю.

- Музыкантам лучше знать, где должна труба торчать, а где балалайка тренькать, - резонно замечает приезжий.

Мне такая настырность понравилась, я поехал, и ахнул: школу строили, как конюшню. Она походила на огурец. Помните загадку: "Без окон, без дверей - полна горница людей".

А я уже тогда поездил, понагляделся - где какие школы. Вместе с Алексеем Исаевичем мы над проектом корпели. А потом, уже к первому сентября, другое предложение, от него же: "Переходи ко мне, директором этой школы станешь, жильё дам". Я - не дурак. К первому предложенному жилью пригляделся - не подошло оно. На дно залег, никак не реагирую. Тогда уж сам Майстренко за мной приехал в Славянск, и сам повел квартиру выбирать. Я выбрал.

Стал я устраиваться, оформляться. А тут - сюрприз. Как это Дед прознал, до сих пор ума не приложу?! Вызывает меня в свой кабинет, говорит: "Доставай свой паспорт". Паспорт у меня при себе. Он в свой сейф лезет, приказывает: "Открывай документ!" Я открыл. И он свой паспорт открыл, на том листке, где - место рождения. Оказалось, что оба мы из Ворошиловградской области, из Старобельского района.

-Земляки! - воскликнул он.

-Земляки!! - еще больше обрадовался я.

Так с тех пор и сдружились.

Каждое утро Алексей Исаевич путешествовал по Малому кольцу и Большому кольцу. Большое кольцо - это поля, рисовые карты, фермы. Малое кольцо - Дом культуры, картинная галерея, гостиница, торговый центр, больница, школа и наша музыкалка.

Однажды он заглянул ко мне сердитый. "Мальчики и девочки поют и пляшут - это хорошо, играют "чижик-пыжик"- еще лучше. А вот взрослые петь не хотят. Нужно, чтобы запели! И тут же "прикрепил" меня к седьмому отделению. А там двадцать хат всего. Кто поёт, а кто попискивает. И пришлось мне даже непоющих становить на рельсы, хотя бы для балласта, рот открывать, массовость, вид.

И на первом смотре, и на втором хор этих двадцати хаток - самое главное место. Диплом в крае! Ах, как бывало покойный управляющий Александр Федорович Завгородний врежет "Верховына, маты моя!" - заслушаешься. Особенно здорово это получалось на берегу реки Кубань. Воздух что ли тогда делался тугой, никакого микрофона не надо.

Но Александр Федорович робел, а, робея, забывал слова. Вот однажды, Дед присутствовал на концерте, Александр Федорович запел "Верховину". Первую строчку. Запел и забыл. Хор дальше шпарит. А управляющий все "Верховына маты моя!". Хор почти всю песню допел, а Александр Федорович одну строчку. Красный от стыда потом на Майстренко поглядывает. А тот за настойчивость и добросовестную организацию художественной самодеятельности наградил А. Ф. Завгороднего окладом, 1700 рублей. За такие деньги можно было купить тогда два импортных мужских костюма.

А меня он тоже награждал. Однажды "подарил"...за три тысячи легковой автомобиль для школы. Правда "Жигули" оказались старенькими и сразу за первым углом замолкли. Но...но я потом стал наступать на своего властного земляка: "Не бегает машина, Алексей Исаевич!". А он в ответ угрюмо замыкался. Я стал под машиной возиться, ладить её. Бесполезно.

Как-то Дед привел ко мне в школу делегацию. Указал на меня: "Вот поглядите-ка на знаменитого инженера по машинам. Он купил у меня машину за три тысячи. Красивая машина! И хочет, чтобы за три тысячи она еще и ездила. "

Я осердился, продал "Жигули".

На деда долго обижаться было нельзя. Он пошутит, а потом чем-нибудь обрадует. К примеру, звонит: "Поедешь со мной в санаторий, в Пятигорск! Почетный отдых! Будешь жить со мной в одном номере!". "Есть!" - кричу я по-армейски в телефонную трубку.

Поехали в Пятигорск. В первый вечер расслабились. Мужчины от дома оторвались. Выпили, разговоры за полночь. Наконец, улеглись. Я не чую: спал я или не спал, только слышу, трясет меня кто-то за плечо. Оказалось - Дед. И шепчет: "Земляк! Даю тебе задание. Будильники на тумбочках на семь часов поставлены, сейчас пять часов, подведи все будильники на пять"

Я подвожу. Через минуту всё зазвонило. Бригадиры, управы, специалисты повскакали, надо на ипподром ехать, скоро скачки - наши выступать будут. Дед бодренький, свежий, подгоняет. Подъехали на автобусе к ипподрому. Тут кто-то заметил: темно. А на поле уже бочка с пивом стоит.

Алексей Исаевич усмехается: "Сейчас я на вас погляжу, как вы пить умеете, какие стойкие!" Он нас проверял на алкогольную выносливость.

Но вот - скачки. На наших лошадях выступали и жители Пятигорска. Получилось так, что один хлопчик, юноша, проиграл заезд. Его к Деду подзывают.

Майстренко поднял указательный палец, стал хлопца распекать: "Что же это ты? Мы надеялись!" Тот, естественно, смущен. А сзади - мать этого парня, хлоп ему затрещину: "Что же это ты обманываешь, ходишь на тренировки, а тут тебя вон как хают!"

Алексей Исаевич вроде ничего не понимает, но он сразу сориентировался: "Мамаша, что это, за что?"

Та объясняет, что теперь к лошадям не пустит, раз такой конфуз.

Алексей Исаевич спрашивает у паренька: "Как фамилия?". Наездник отвечает: "Скворцов". Дед всплескивает ладонями, обознался! Подзывает кого-то, кто за ним деньги носит, и приказывает: "Наградите хлопца Скворцова за отличные показатели в скачках!" И сам тому незадачливому пареньку подмигивает. Деду надо было, чтобы тот не впал в отчаянье, а родители опять разрешили ходить на тренировки.

Вот в чем вопрос: педагогика это или человечность?...

ГЛАВА 11. СИБИРЯЧКА

Дед вытащил из своего кабинетного холодильника бутылку коньяку. Потом достал оттуда же тарелку с сыром и тарелку с колбасой. Все это сдвинул на край полированного стола. Появились стаканы, обыкновенные, граненые - без выкрутасов.

На одном конце длинного ряда стульев сидела миловидная, но явно издерганная бытом, женщина. На другом конце, подобрав ноги под стул, мужчина дет тридцати пяти. Младшие совхозные специалисты, муж и жена.

- Подсаживайтесь поближе, - приглашает Алексей Исаевич, - а то я уже пожилой, может, что и не разгляжу. Вон - морщинка у тебя, губки дергаются, плакала?

Он говорит это чуть не в самое ухо женщине. Та замерла, что сейчас будет.

- Да и ты, хлопец, чудишь, чудишь, браток!

Майстренко берет коньяк с "конем". Коньяк "Большой приз" называется и наливает треть стакана. Потом так же наполняет другой стакан: "Чокайтесь, пейте!"

Они выполняют приказ, как будто перед ними не пожилой, крупный человек, их руководитель, а гипнотизер - Вольф Месинг.

- А теперь целуйтесь!

Мужчина для чего-то оглядывается по сторонам. Женщина сжимает плечи, словно хочет этими плечами закрыться.

Но Майстренко настаивает: "Целуйтесь, а то милицию позову!"

Слово "милиция" и странность обстановки действует. Он неловко обхватывает женские плечи и тычется ей в щеку.

- Да, покрепче же ты, смелее! - не унимается Майстренко.

Коньяк начинает действовать. Младшие специалисты уже не так робки, они ждут, что будет дальше.

А дальше следует выволочка: "Что же это такое? Мы все боремся за миллион тонн кубанского риса, трусы пошили с этими словами "Миллион тонн риса", хотите, покажу? А вы антимонии устроили, губы дуете, скандал друг другу учиняете. Разводиться? Вот урожай соберем, рис намолотим, тогда и катитесь к чертовой матери. Я двух рысаков с конефермы дам, чтобы вас в разные стороны унесли. Специально выделю самых быстрых, поняли?.."

Супруги кивают головами. Дед опять разливает "Большой приз", подсовывает тарелки с закуской:

- Опять целуйтесь!

Опять целуются с большим смыслом, и кажется уже облегченно.

- Что? Прошло? - трясет он за плечо отделенческого, - Убедил?

Агроном кивает.

- Пойдешь мне на уступку, сударыня? - директор обращается к молодой женщине.

Та улыбается. На реснице слеза дрожит.

Дед гладит её по плечу:

- А теперь идите домой да целуйтесь по дороге!

Мужа и жену как будто ветром снесло. Домой. Разводиться не будут. Пока не будут? Совсем не будут?

Эту историю рассказывает Валентина Александровна Бессмертная в узеньком своем кабинете заведующей санаторием "Галос".

Пахнет разными травами. Это где-то булькают отвары душицы, чабреца, ромашки. Ими тоже лечат. Но главное соль, пещерная соль вместе с релаксивной, успокаивающей музыкой. Пары этой соли спасают от бронхитов, даже астматические припадки снимают. "Пещера" в самом центре поселка - одно из последних детищ Деда Майстренко.

"А сам Алексей Исаевич лечиться не любил. Почти до последнего времени не пользовался никакими лекарствами. "Меня, - говорил он, - ноги спасают. Я вот езжу да бегаю, бегаю да езжу! За мной болезнь не поспевает, отстаёт. Это она к лежачим прилепляется"

Такая терапия Дедовским методом.

В. А. Бессмертная считает директора Майстренко просто гением сельскохозяйственного производства.

Он верил людям. Вспомнила Валентина Александровна, как приехала в хозяйство. Оно было еще только-только, зачаточное. Дед недавно его возглавил, объединились три совхоза и колхоз Матвеева. Кто был такой Матвеев? Никто не знает. Но всюду вязкая грязь.

Он верил. И тут же она доказывает: " Я приехала, он вначале меня бухгалтером устроил, без документов, без трудовой. "У тебя глаза светлые - не обманешь!"

- Так я и стала работать. Так я по-человечески и влюбилась в Алексея Исаевича. Не думайте здесь ничего плохого. Просто, как в человека, талантливого, отзывчивого. Он ведь всех за уши тащил к техникуму, к институту. Половину своих работников выучил. Очно. Заочно. Клевцов, Старцов, Кваша...Да, повыучил А уж если специалист ему понравится, так Майстренко просто пританцовывает. Однажды Алексей Исаевич послал меня за специалистом в Армавирский ветеринарный техникум. Я тогда уже завкадрами работала. Приезжаю, к директору техникума, и сразу ему просьбу Алексея Исаевича выложила. А тот - крепкий орешек попался: "Есть один, Вильхов фамилия, не выпускник, а прелесть. Умная голова! Но дам его, если возьмете еще одного "специалиста", нерадивого, двоечника!". Что делать? Пришлось Вильхова брать с довеском.

А потом молодому Вильхову с его подругой, тоже ветврачом, Таней свадьбу сделали, в русском духе. На конях-рысаках, с бубенцами-колокольчиками, с увитой лентами дугой, с ветерком!

Все это на пленку запечатлели, фотоальбом - в подарок. Не только снимки, конечно. На свадьбу всегда дарили что-то выдающееся. Иногда и квартиру, "золотой ключик".

Жильем обеспечивались все квалифицированные кадры. Они и не хотели никуда ехать.

Алексей Исаевич сам бегал и меня гонял, как сидорову козу. Он не умел расслабляться и лежать кверху животом даже в санаториях. Там, в лечебных заведениях, находил выгодных для хозяйства людей. Поехал Алексей Исаевич в Кисловодск, да, что поехал - постоянно звонит, "Как то?", "Как это?" Однажды позвонил под утро, часа в три. Голос бодрый, радостный: "Поезжай, Валентина, в город Челябинск, на Урал, за трубами. Для чего? Для чего? Для газопровода для нашего! Газом думаешь снабжать население?"

В три часа ночи я, естественно, не думала газифицировать поселки. Но утром собралась и полетела в Челябинск. Оказывается в Кисловодске Алексей Исаевич свел дружбу с директором трубопрокатного завода. Трубы тогда были - бо-о-ольшим дефицитом.

И мне занарядили всё, что я просила. И вскоре в поселки рисосовхоза пришел газ.

Алексея Исаевича любили за широту натуры. Да, он был гений. Как Шаляпин - в песне, так он - в организации хозяйства.

Помню: меня Майстренко послал в Москву к министру Григорию Сергеевичу Золотухину. Надо у него было выписать комбикорм в хозяйство, шрот.

Я зашла в приемную, записалась. Огляделась вокруг. Среди ожидающих - генералы, орденоносцы. Во всю грудь ордена. Золотые Звезды поблескивают. Думаю, ждать мне, как в русской сказке, тридцать лет и три года. Но не прошло и трех минут, как секретарша просит зайти. Я открываю массивную, дубовую дверь. Сам министр поднимается, руку протягивает: "От Майстренко?"

Григорий Сергеевич знает, что от Майстренко, спрашивает для проформы. На кнопку звонка давит. Приносят чай и конфеты. Так и сидим с Золотухиным, он уважительно об Алексее Исаевиче расспрашивает, о делах в хозяйстве, обо мне самой. А генералы все в приемной топчутся. Мне даже неудобно как-то.

- Все будет нормально, - успокаивает меня Золотухин.- Он решил, что я про шрот думаю, а я - о генералах да героях, томящихся в министерском "предбаннике".

Не отпустил, пока я полкоробки конфет не съела. Всё угощал: "Вы нам с Кубани черешню, а мы - конфеточки! Наши московские конфеты заграница за доллары покупает"

Домой я летела, словно Золотухин прицепил крылья. Комбикорма будут, зимовка скота обеспечена.

В номере гостиница "Россия", где я жила, телефон зазвонил, я еще порог не успела переступить.

- Поил Золотухин чаем?

Откуда директор знает?

- Поил!

- Выписал?

- Выписал!

- Мо-ло-дец! - Быстро так, по слогам и еще раз повторил, с нажимом, - "Молодец!"

Этим словом Алексей Исаевич прицепил мне еще две пары крыл, потому что взвилась к потолку. Молодая еще была, восторженная.

ГЛАВА 12. " ПО ДОНУ ГУЛЯЕТ..."

Реутов - шофер Деда. Возил его на "двадцать первой" и "двадцать четвертой" "Волге" с 1974 по 1979 год, пять лет.

А как поступил на "директорскую службу"? Интересно.

Отыскал Ивана Реутова Дед в столовой за гуляшом. Подсел к нему: "Водитель?" - "Водитель" - "На легковой умеешь кататься" - "Угу" - "Водку пьешь?" - "В меру" - "Как говорил Джавахарлал Неру" - "Кто такой?" -"Сейчас мы тебя испытаем".

Приносят бутылку водки.

Честное слово, как в кино "Судьба человека". Наливает Майстренко полный граненый стакан. Иван его выпил и не поморщился. "Всё, - говорит, - мера!"

- Вот как! - Восклицает Дед и зовет его работать своим шофером.

Сколько ездили с Алексеем Исаевичем, ни одного счетчика не хватит. Каждый день - по Большому кругу, поля, фермы, районный центр. Потом Краснодар, Ставрополь, санаторные города и на родину к Алексею Исаевичу, в Ворошиловградскую область, на конезавод. К сестре. А там - домик, соломенной крышей крытый, неказистый, глиняный.

Дорога длинная. И каждый раз директор, откинувшись на спинку сиденья и, покрутив головой, говорит: "Ну что, Иван, начинай. Ты знаешь, я люблю! Я тебе еще, как за радиоприемник буду приплачивать, рубль!"

"Я машину хорошо чувствую, - рассказывает на пригретой солнышком скамейке Иван Андреевич, - Трасса широкая, простор. Можно и начинать.

Реутов - фамилия донская, казачья. Я и пою всю дорогу свои "Солнце скрылось-закатилось за восточный бугорок", "По Дону гуляет казак молодой". Разные песни.

И ему, и мне легко ехать. Время и уходит.

Когда он спал? Неизвестно. Один раз под утро возвращаемся из Пятигорска. Гляжу на часы - стрелки показывают три ночи. Алексей Исаевич спрашивает: "Ну, что, Иван, спать поедем, или сразу на дойку махнем?" Я уже знал, как надо отвечать - на дойку.

А еще Алексей Исаевич любил порядок. Общественное, значит общественное, не трогай чужого добра. Кое - кто смотрел на это сквозь пальцы, от большого каравая крошку-другую оторвать - не убудет.

Но Майстренко как делал? Уезжал на выходные в Краснодар, и всем в конторе, в диспетчерской объявлял об этом: "Помчался я в Краснодар, в край вызвали, не выходного - не проходного!". Мы едем в Краснодар и с половины пути возвращаемся назад. Вот тут - то и время для поисков - кто и где ворует из родного хозяйства. Было, было такое - из песни слова не выкинешь.

Или приезжаем в бригаду, на мехток.

Майстренко у меня спрашивает: "Какие ты видишь недостатки?"

Я вынужден отвечать: "Металлолом третий месяц за складом ржавеет, полова ветром развевается. Надо бы её сжечь что ли".

Дед - заведующему мехтоком внушает: "Вот видишь, простой человек, шофер, баранку крутит, а тоже понимает, лучше директора - чего железо-то ржавеет?"

Но однажды мы с Алексеем Исаевичем крепко "повздорили"...Да, нет, не повздорили, я просто не согласился с ним. Дело было возле третьего отделения. По кукурузе местный пастух прогнал коров, да и дороги-то никакой больше не было. Майстренко раскипятился: "Надо их приструнить этих частников, надо, Иван?". Я сижу, молчу. Я не согласен с Дедом. Зачем струнить, пусть молоко себе на пропитанье производят. Масло, молоко, еще лучше будем жить. "Надо, Иван? " Опять молчу. Тогда он командует: "Останови машину".

Я торможу. Майстренко - приказ: "Вылазь из- за руля, и из машины - прочь, домой пешком топай, да с песенкой "По Дону гуляет".

Что ж! Он садится за руль и газует.

Я пешком в поселок бреду, обидно. И вот, как нарочно, сам себе под нос напеваю "По Дону гуляет". Но, как-то кособоко песня выходит, получается вроде "Подонок гуляет". Фу! Бросил петь. Иду на сухую дальше. И уже возле отделенческой конторы вижу свою, то есть директорскую "Волгу". Подошел. Алексей Исаевич дверку открыл, улыбается: "Что, кишки проветрил? Попел?"

Я улыбаюсь сквозь силу.

А он: "Садись, поехали! Я тебя прокачу, будешь за директора!"

ГЛАВА 13. "ОРЕЛ СТЕПНОЙ, КАЗАК ЛИХОЙ"

Вот фотография, заставляющая сразу вспомнить старое время. На ней - семья Завгородних, мужская её часть. Отец и три сына. Все с улыбками. Улыбки разные, фотограф, верно, пропел: "Веселей ребята, выпало нам - строить путь железный, а короче БАМ".

Все Завгородние "строили" совхоз. Самый младший на снимке - Григорий Завгородний. Он в кожаном пальто, подпоясан. Ондатровая шапка покрывает копну волос. Прическа - по тем временам, под "битлз".

Сегодня Григорий Александрович явно пошире, и волосы уже не те. А улыбка похожа. Как на снимке!

- Настоящие фотографы, - рассуждает Григорий Завгородний, - не торопливы. Они - художники. Медленно выбирают объект своей съемки, потом смотрят через объектив, вышагивают туда- сюда. Не спешат на спуск нажать. Фотографирование - та же охота. Такой у нас был покойный фотохудожник Ян Каземирович Станиславский.

Сейчас пришел фотограф коня с наездницей снимать. Щелкнул. Что вышло? Лошадиный зад - во весь кадр.

Сейчас и тогда. В не такой уж далекой молодости всё было лучше.

Григорий Александрович - директор детско-юношеской конноспортивной школы олимпийского резерва. Еще в прошлом году на служебной "Волге" ездил. Сейчас где та машина?

- Продал. Коней-то надо кормить, на комбикорм лошадям ушла "Волга". Животным не объяснишь про трудности. Когда они голодные, то смотрят печальными глазами, самому плакать хочется.

- Одна затея у нас с Дедом не получилась, - озорно улыбается Григорий Александрович. - Мы с ним даже шумно поспорили. Я говорю, что в совхозе надо строить двадцатипятиметровый плавательный бассейн с тремя дорожками. А он - хочет пятидесяти метровый с шестью дорожками. Куда такой громадный, воду ведь греть надо! Так нас с Алексеем Исаевичем время рассудило.

"Никакой!" - Сказало время, - виноградную лозу рубить надо, бороться с алкашами. У "времени" было большое темное пятно на лбу и гладкая, переливчатая речь.

Бассейн - остался теперь только в моей голове, в форме неосуществленной мечты.

С малых лет Григорий со спортом в дружбе. И Алексей Исаевич часто брал его, как молодого, резвого, сметливого в Москву, чтобы он компанию держал. В последнее время директор ел совсем немного, а пил вовсе ничего. В русской же деловой беседе, всегда надо съесть гуся, телячью ногу и выпить тазик водки. Иначе ничего не пробьешь. Вот и ехали в столицу с копчеными гусями. Но в Москве Григорий наловчился всего по чуть-чуть делать. Чуток водки, чуток - селедки, гуся пощипал - больше разговоров, в ресторане, а потом уже в номере гостиницы. Иные деловые люди засиживались за рюмкой до полуночи. Потом просто отрубались, без задних ног.

Однажды спортсмен Завгородний проснулся от шумного дыхания. "Х-фу, х - фу, ах - фу!" Глаза еще не открывал: "Что за чертовщина!.. В голове, вообще, какое-то неприличие прыгает. Неужели, думает, Дед? Поднял глаза, скосил их. Действительно, Дед. Зарядкой занимается. Ему было тогда 78 лет.

- Вставай, лежебока! - отфыркивается уже умытый Алексей Исаевич, - я завтрак приготовил.

В самом деле приготовил и бутерброды, и чай. В дороге Майстренко всегда был другим, тихим, домашним, заботливым. А в Москве, в Министерствах и Главках, там - просто артист. Он одной штучке меня выучил. "Никогда, - говорил Дед, - Не пренебрегай мелкими чиновниками, клерками. Ты можешь дружить с министром, но ничего у тебя не будет. Будь ласков с мелочью, с клерками. Через них всё проходит". Это - одна из азбучных истин тогдашней системы. Пожалуй, и сегодняшней.

Я с ним был в приемной Спорткомитета СССР. Министр Сергей Павлович Павлов под руку водил Деда, как даму какую-нибудь. Они были друзьями. И я перед этим министром с записной книжкой не успевал записывать и радоваться.

Павлов отчетливым голосом диктовал мне: "Получите мячи! Сколько надо? Сколько надо - столько и получите! Кроссовки!" "Неужели, - сердце моё ёкает, - и кроссовки? Последний писк спортивной моды! Тогда в нашем поселке кроссовки были только у одного парня. Их можно было только пощупать, одним пальчиком и то за сто грамм водки"

Говорят, что это сталинская фраза "Кадры решают все". Я думаю, что эту ходячую истину подкинула сама жизнь. Майстренко хорошо это понимал. Раз в год, зимой, он вывозил своих спецов, управляющих в Москву. Тогда проблем с деньгами не было, а вот с местами в гостиницах - загвоздка. Но Дед знал выходы. И управляющие получали барские, роскошные номера в том же "Метрополе". Апартаменты! Теперь такие номера тысячу долларов в сутки стоят. Одна ванна шириной с комнату, вся в блеске, перламутровая! Директор хотел удивить, поразить своих станичников этими боярскими прелестями.

Или вот... Расстояние от гостиницы "Россия" до "Метрополя" пятьсот метров. Обедали в "России". Управляющим надо в "Метрополь". Алексей Исаевич кричит мне: "Лови такси!" Останавливается "Чайка". На правительственной машине, за пятерку все едут с шиком пятьсот метров! Что- то детское было, а вовсе не "дедское" в его натуре.

А лошадей и в самом деле любил! Это не поза, не на публику. С лошадью человеку лучше. Это живое, а не пучок электронов в кинескопе. Аура, которая существует вокруг каждой лошади, тихое, невидимое простому глазу сияние, лечит. К кому повернуты бархатистые, пофыркивающие лошадиные губы, тот проживет долго и счастливо. Как Дед. А был ли он счастлив? Скорее "да", чем "нет".

ГЛАВА 14. ХОД КОНЕМ

Если вы хотите знать все о коневодстве, то не надо ехать в специальный научно-исследовательский институт, читать горы книг. Можно поступить проще. Поехать в поселок Октябрьский, залечь там за какой-нибудь бугорок возле конюшен и ждать. Ждать, правда, придется долго, потому что этот элегантный мужчина среднего возраста постоянно в деле. Но поймать Владимира Васильевича Шабунина можно.

Шабунина можно остановить внезапным вопросом. К примеру: "Владимир Васильевич, а какие кони были у мушкетеров его величества Людовика Тринадцатого?". Тут же незамедлительно будет дан полный расклад.

Недавно я слушал Владимира Шабунина на Международной конференции...библиотекарей. Женщины, весьма далекие от цыганской стихии, слушали коневода-зоотехника, затаив дыханье. Все потому, что у него, как и у Деда "пламенная страсть" - лошади. Да и вообще, как не любить эту грацию, эту красоту и плавность, шелковогривость, кареглазость и ответную ласку: "хрум-хрум" сахарочком, потом - с благодарностью к человечьей щеке.

Я слышал, как одна из спортсменок-конниц сказала: "Да нет же, лошади не думают. У них - все на рефлексах. Власть чувствуют". Обидно такое знать, и не хочется. Вон ведь "Холстомер" у Льва Толстого разговаривал. А почему это Гулливер в своих путешествиях попал к гуингнгнмам, к умным и добрым, тоже разговорчивым лошадям.

Владимир Маяковский, поэт- трибун с нежностью воскликнул "Все мы немножко лошади!"

Единомышленников у Владимира Шабунина преогромное количество. Он с уважением говорит о японцах: "Они там, на своем острове заперты, вот и скучают по природе. Двадцать лет назад у нас в СССР было 1600 породистых кобыл, а у японцев 16000 тысяч. Чувствуете разницу, как говорят в телерекламе."

И Владимир Васильевич рассказывает дальше: "Дед, Алексей Исаевич, тоже, как японец, измотанный вечной гонкой, хотел тишины и покоя, щекой - к лошадиной тоске, нервы подлечить да вспомнить детство. Вот ведь часто ездил он на свой Ново- Александровский конезавод. Может, детство вспоминал, может, хотел перевести частичку родины в форме лошади к себе в рисосовхоз? Это был своеобразный, шахматный "Ход конем". Вся натура его была такой.

Он не ходил по ровным, прямым полям, а всегда делал внезапный и вроде бы нелогичный скачок. Все вокруг глаза таращили: "Глупо!" Но вот потом-то и оказывалось, дед обскакал.

Обскакал дед и с конефермой своей, лучшей в крае, и с заводом по переработке риса, других сельхозпродуктов. Он просто видел на много ходов вперед. А в самое опасное время гладил гриву коня и переставлял его в "неподходящее" место. Так с чиновниками советской системы он боролся теми же, только более ухищренными методами. И побеждал.

Меня он уговорил (Умел же!) переехать к нему из Лабинского конезавода. Там было в принципе все, я работал главным зоотехником, поголовье было большим. А Алексей Исаевич рассказал о перспективах, об интересной работе. Я и клюнул. Не пожалел. И в самом деле, на конюшне поселка Октябрьского мы добились европейской чистоты, а потом мы добились того, что наши кони стали фотомоделями. Не хочу себя хвалить, не только я. Вся тогдашняя дирекция была заинтересована. На нашу ферму заглядывали Иван Тимофеевич Хоруженко, Николай Петрович Баштовой, Михаил Дмитриевич Мусиенко. Акимов Михаил Петрович, Ашапатова Ирина Павловна (зоотехник-селекционер) Башлык Семен Дмитриевич (бригадир конефермы), Мелокостный Юрий Иванович - все они пламенные лошадники.

А уж Дед-то, Дед конюшню посещал регулярно. У него в кармане всегда был блокнот с календарем выжеребки лошадей. И он, только он один, утверждал клички. Я помню, он называл "Канал", "Колос" - этих жеребцов он особенно "курировал".

Мы изменили традицию. Везде у конезаводчиков рожденного жеребенка называют, отталкиваясь от первой буквы в кличке матери. К примеру, Мать "Аглая", сын - будет "Агат". А на нашей ферме брали первую букву отца-жеребца, до сих пор так делаем.

Если бы можно было сделать символ нашего хозяйства, то я нарисовал бы коня, конечно. А вместо гривы - развевающиеся на ветру рисовые метелки.

И то - на скачках, на выезде, в конкуре - наша спортивная команда добивается лучших результатов. Ежегодно разыгрывается Приз им. А. И. Майстренко. Престижно в спортивном мире получить его.

Но у нас еще есть и кумысная порода лошадей, тяжеловозы. Да, да - первые тяжеловозы мы закупили в том самом Ново - Александровском конезаводе, основанном Государем - Императором Александром Третьим. Там, почти до последних времен, до ухода на пенсию работала конюхом сестра Майстренко, Евдокия Исаевна.

А у нас уже эти тяжеловозы прославились. Вот кобылы "Тумбочка", "Лесопилка", они давали за год по 6 тысяч килограммов молока. На ВДНХ (Выставке Достижений Народного Хозяйства) в Москве продукции конефермы, кумысу, дали Золотую Медаль. И наш кумыс пили в Кремле".

Такое вот устное эссе о лошадях, рассказанное впопыхах, коротко, за какие-то 20 минут. Маленький устный очерк, заканчивающийся словом "Кумыс".

Рассказывают, что жену Рауля Кастро, военного министра Кубы, угостили кумысом. И кто-то ей шепнул, что мужчина, хлебнувший этого древнего напитка, очень горяч. Зардевшись, жена Кастро, попросила ей "завернуть" ящик кумыса.

- Анекдот?

- Анекдот! - Отвечает Владимир Васильевич.

А не анекдот то, что в последний путь, к кладбищу Алексея Исаевича понуро провожали не только дорогие родственники и друзья, но и конь кабардинской породы "Исполин". Теперь и его уже нет в живых!

Императорам Рима ставили памятники с конями. Это ведь так символично!

Глава 1-4, глава 5-9, глава 9-14, глава 15-20,глава 21-26, фотоальбом А.И. Майстренко